ли чего-то вообще, не говоря уже о том, чего именно. Она дает возможность наслаждаться незнанием, непосредственной открытостью опыту и другим. Некоторые могут назвать это «внезапным желанием»: полной противоположностью выходу в город с оценочным листом. В этой открытости может быть даже какая-то магия – магия притяжения, а не нацеленности. Когда я пишу о ней, то понимаю, что это одно из моих любимых ощущений.
И всё же желание, приобретенное ценой убедительного отрицания вины, обходится недешево, а также сказывается на характере взаимоотношений и контактов, которые порождает. В отличие от целенаправленных знакомств, когда человек признает, что ищет секса в той или иной форме, упорная позиция «не ищу и не хочу ничего» воспроизводит утомительный сексистский конструкт, согласно которому секса хотят мальчики, а девочки должны либо сопротивляться, либо подчиняться, что продолжает грязную работу культуры, сделавшей женские желания незаметными, неуместными или сомнительными. Такая позиция, оставшись неизученной, может превратиться в своего рода эротическую позу или идентичность, затягивающую, как болото. В ходе работы с девочками-подростками Кэрол Гиллиган выявила еще одну проблему: девочки учатся говорить о своих желаниях «я не знаю», когда боятся, что их желания – не то, что мальчики или мужчины хотели бы от них услышать, и чувствуют, что в определенных случаях как раз их прямолинейность может подвергнуть их опасности[77]; определить различие между эротикой пассивности и страхом быть настойчивой может быть непросто. Аморфная неопределенность желаний может создавать условия для постоянных разочарований, особенно когда обыденная непристойность секса вступает в конфликт с удовольствием от витания в облаках неограниченных возможностей (что приводит к знакомому чувству: «чего бы я ни хотела, это было не то»). Кроме того, в мире, полном отвратительных людей, намеренное нахождение в непредсказуемых обстоятельствах сопряжено с определенным риском, о чем пишет писательница Челси Ходсон в своем автобиографическом эссе «Пожалейте животное»: «Правда в том, что я осталась на вечеринке в надежде, что что-то произойдет. Все уже ушли, но всё равно ничего не произошло. Он не был незнакомцем, я знала, что он плохой человек, я знала это давно. Вот почему я осталась. В юности я столько времени провела в ожидании, что что-нибудь случится. Оставшись без присмотра, я могла выбрать темную комнату. Я знала, в каких комнатах плохо, и всё равно в них заходила. Это и была своего рода власть». Затем «плохой человек» навязывает себя Ходсон (по ее словам), за этот поступок она никогда себя не винила и не использовала его как повод снять с себя ответственность за то, что вошла в «плохую комнату».
В своем эссе «Женский вопрос» Джоан Несле еще в 1992 году написала: «Одно из наиболее глубоко укоренившихся убеждений феминизма состоит в том, что женщины должны быть автономными и самостоятельными в определении своего сексуального желания, но как только женщина говорит: „Вот мое желание“, то феминистки торопятся вмешаться со словами: „Нет, нет, это мудак в твоей голове; женщинам не стоит желать подобного“. Но мы пока и вовсе понятия не имеем о том, чего женщины вообще, и каждая женщина в частности, желают». Мне нравится это замечание. Не потому, что оно перефразирует (всегда риторический, раздражающий и до нелепого обобщающий) вопрос «Чего хотят женщины?», а потому, что напоминает, что мы и сами не всегда знаем, чего хотим, да и существует ли «желание» отдельно от ситуаций и ощущений, которые его порождают[78]. В то же время выражение Несле «мы пока вовсе и понятия не имеем» намекает, что нас ждет еще много открытий и нам полезно продолжать интересоваться и рассказывать.
Понять, как говорить о гетеросексуальном эротическом желании, не переживая о его политических подоплеках – проблема, которая уже давно беспокоит феминизм. Научная специалистка в области права Дженет Хэлли обращалась к этой проблеме в своей резкой критической работе против культурного феминизма, который, по ее мнению, уже давно продемонстрировал «повсеместное отсутствие интереса к женскому эротическому желанию, направленному на мужчин, и предопределенность теоретического пространства для утверждения мужского эротического желания, направленного на женщин… Похоже, что [культурный феминизм] не слишком стремится понять женскую версию того, что Лео Берсани, писавший от имени гомосексуальных мужчин, назвал „[гомосексуальной] любовью к члену“… Ее просто нет…». Я тоже обратила внимание на это упущение. Нельзя сказать, что произведений такого рода не существует. Дело скорее в том, что они с трудом находят свое место в феминистском каноне, особенно в каноне белых феминисток, где к таким работам относятся как к «промыванию мозгов или патриархальной отраве». Взгляните, например, на возмущенный ответ правоведки Мэри Энн Фрэнкс на комментарий Хэлли: «Похоже Хэлли добивается не просто восстановления патриархата, но восстановления патриархата с улыбкой – с печатью (эротического) одобрения со стороны женщин». Сведение «любви к члену» к «восстановлению патриархата» Фрэнкс – классическая депривация, которая не учитывает тот факт, что миллионы женщин каждый день лавируют в мире, где они испытывают желание к членам и маскулинности – цисгендерных мужчин, но не ограничиваясь ими – и в то же время борются против оков патриархата.
Временами кажется, что, по условиям эпохи #MeToo, основной способ избавиться от гетеросексуальной сексуальной неудовлетворенности – поменяться ролями: женщины должны чувствовать себя смелее и делать первый шаг, а не ждать инициативы со стороны мужчин (это не разрешает проблему эротической пассивности или того, что «нежелательное внимание» невозможно, как указывает Кипнис, считать нежелательным, пока его не проявили, но преимущество такого решения в том, что оно перераспределяет ответственность, потенциальное унижение и агентность). Та же логика побуждает женщин быть более активными и инициативными партнерками в постели, а не думать, что стоически терпеть что-то неудобное, неприятное или нежелательное – условия сделки. Я поддерживаю такие изменения. Но в то же время, по мнению Лорен Берлант и Ли Эдельмана, чтобы парадоксальным образом расширить свои права, женщины должны помнить, что в сексе мы часто «желаем быть несамостоятельными, а иногда и зависимыми» и такие желания не всегда или не обязательно свидетельствуют о гендерном угнетении. Они могут свидетельствовать об ином виде стремления к свободе – через самозабвение, неосторожность или оглушающие эмоции. (Если свести его к идентичности, некоторые могут называть такое стремление «принимающей ролью».) Уважать его и позволить ему и его эротизму существовать в мире, наполненном паршивыми процессами гендерного развития и неделикатными людьми, – нелегкое дело. Для начала стоит это признать.
Книга Несле «Настойчивое желание: Антология фэм и буч» и тут оказывается полезной, поскольку с помощью примеров показывает, как часто фэм используют обременяющие многих женщин базовые черты сексуальности и гендера и присваивают их
